Меня всего потряс её умоляющий голос, внезапная слабость этой женщины. Всегда весёлая, сильная и горделивая, а тут неожиданная измена сломила её.
Бабушка зачерпнула ковшик воды, перекрестилась три раза и шопотком сказала Варварушке:
— Становись поближе, моя жаворонушка, да вторь за мной: потихоньку, но вразумительно. Слушай!
— На море, на океане, — зашептала старуха, и каждое её словечко было, как жемчуг полновесно, чеканно и отчётливо доносилось до меня. — На острове Буяне стоит столб, на том столбе стоит дубовая гробница, в ней лежит красная девица, тоска-чаровница, кровь у неё разгорается, ноженьки не поднимаются, глаза не раскрываются, уста не растворяются, сердце не сокрушается. Так бы и у меня Варварушки — почесной казачки — сердце бы не сокрушалося, кровь не разгоралася, сама бы не убивалася, в тоску не вдавалася. Аминь!»
Варварушка слово в слово повторила за бабушкой наговор на отсуху. Старуха трижды отхлебнула из ковша воду и трижды брызнула ею на казачку.
— Ну, смотри, родная, ноне непременно полегчает! — успокаивая, прошептала бабушка. — И стоит ли тебе, моя жаворонушка сокрушаться по нём! Не стоит он того! Гляди, какая ты пава: круглая, да мягкая, да глаза, как звёзды! Краса моя!
В эту минуту кот Власий не утерпел и расчихался. Варварушка испуганно отшатнулась.
— Ты не бойся! — успокоила бабушка. — Сотвори христианскую молитовку и иди с богом домой, да усни, и всё, как рукой, снимет!
— Спасибо, бабушка! — поклонилась казачка.
— В добрый час, доченька! — отозвалась бабушка.
Снова среди тишины проскрипела дверь, и старуха одна осталась в горнице.
— Ох, горе-то какое с красавицей стряслось! Вот аспид! Ах, аспид! — огорчённо зашептала наедине бабушка.
Я ничего не рассказал Митяшке о ворожбе старухи. К чему? Он и без того слишком заботился о Варварушке, принося ей лишнюю боль. Все дни он трётся у церковного дома и заглядывает в окна, хотя там никто больше не поёт.
«Смотри и впрямь «отсушила» бабушка», — удивляясь силе заговора, думал я.
Однако, на деле произошло другое. Спустя три дня после памятного пения учитель внезапно заболел. Два дня лежал он в горячке и никто к нему не подходил. На третий день в курень к Варварушке прибежал школьный сторож и сообщил ей:
— Учитель наш шибко захворал. Приходил иерей, взглянул, да руками замахал. Баит, оспа приключилась, заразно!
— Ой, лихонько! — схватилась рукой за сердце казачка: — Что ж, чумовой, ранее молчал!
— А кто тут разберёт! — отмахнулся сторож. — Я думал огневица пристала, так та потрясёт-потрясёт, да и отстанет. А тут, на вот!
— Митяшка!: — закричала казачка и кинулась к нам за занавеску, где мы пересматривали богатство дружка. — Митяшка, обряжайся!
Она надела на приёмного сына чистые штанишки и рубашку и отвела в наш курень.
— Баушка! — поклонилась она старухе. — Не оставьте, Христа ради. Примите на время моего сыночка.
— А ты куда — удивилась бабушка. — Да что случилось?
— Захворал, шибко захворал Кирик Леонидович, помереть без досмотру может… А для Митяшки пропитание в чулане возьмёшь. Хватит, баушка, чем его прокормить! — Соседка положила на стол ключи от своей избы и кладовушки.
— Стой! — строго сказала бабушка. — Да помыслила ты, что робишь? Ведь ты мужняя жена, а идёшь в избу к одинокому, что подумают казаки. Наплетут, невесть что! И какой ответ ты будешь держать перед Степаном?
— Плевать мне на всё, баушка! — решительно сказала Варварка. — А как он один-одинёшенек да помрёт там, тогда и я в могилу сойду! Не выдержу, баушка!
— Да ты что, христос с тобой! — отступила старуха. — Да разве ж можно так прилепиться к чужому человеку?
— Не чужой он мне! Краше, милее всего на свете. Возьми Митяшку, баушка! — уговаривала она.
— Что ж, — наконец, сдалась бабушка, — оставь, не пропадёт у нас.
Мы с Митяшкой уже испытывали прелесть совместной жизни: отыскивали угол, где бы устроить братскую постель. Договаривались о своём маленьком хозяйстве, казачонок перетащил к нам во двор бабки.
— Теперь мы с тобой на равный пай будем играть: прибыль поровну и проигрыш поровну.
Сбегали на Яик, покупались, оповестили всех ребят о таком важном для нас событии. Казачата с завистью смотрели на нас. Словом мы стали ухаживать друг за другом, как настоящие братья…
Между тем, учитель, покинутый всеми, одиноко лежал в бреду в своей комнатке. Варварушка остановилась на пороге, обежала глазами горницу.
— Кирюша! — чуть слышно позвала она, но учитель не отозвался на зов. Она подошла ближе и склонилась над ним. Широко раскрытыми глазами он смотрел на склонившуюся над ним женщину и не узнавал её.
Она сменила ему бельё, положила на голову компресс и уселась у постели. Всю ночь, не смыкая глаз, Варварушка провела у больного. С наступлением утра она бросилась в станицу выпрашивать подводу. Станичники потешались над ней.
— Да тебе чего забота припала! — улыбались они. У тебя, небось, свой муж есть, так о нём и думай! А этот поваляется, поваляется, да и выдюжит. Оно, правда, щербат будет. Ну, да с лица не воду пить! Небось, Любушка и за такого замуж пойдёт!
Жестокие! Они знали, что этим безжалостно разрывают сердце Варварушки. Похудевшая за одну ночь, большими страдальческими глазами она смотрела на казаков.
— Родные мои, не откажите! Пожалейте! Разочтусь! — кланялась она.
Она не замечала ни насмешек, ни укоров, не видела двусмысленных улыбок и подмигиваний. Один Потап Дубонов подошёл ко всему этому по-купецки.
— Будет конь и бричка! — твёрдо посулил он. — Ты только скажи, милая, куда ехать и чем отплатишь?
— Надо мчать в Верхнеуральск, к фершалу, спасать Кирика Леонидовича. Ведь сгибнет он, ой, сгибнет! — со стоном сказала она.
— Дело хорошее, нужного человека спасти! — одобрил Дубонов. — Десять днёв за коня отработаешь?
— Отработаю! — твёрдо пообещала Варварка.
Дубонов вызвал сына, тот немедленно запряг пару добрых коней и казачка погнала в Верхнеуральск. Всю дорогу ей казалось, что учитель умирает: она то плакала, то яростно погоняла коней, хотя сытые резвые кони и без того быстро мчали.
Казак Подгорный удивился, когда дочка примчалась в Верхнеуральск. Не таясь она во всём призналась отцу.
— Дело хорошее, — смутившись сказал казак. — Но чего тебя приспичило ехать? Что только люди подумают?
— Жить без него не могу! Истомилась вся! — горячо выпалила своё наболевшее Варварка.
Казак покраснел, набычился.
— Вот возьму возжи, да отхлестаю тебя за такое дело! — пригрозил он. — Ты что на мои седины позор кладёшь! — он поднял кулаки и грозно пошёл на дочь.
Варварка не отступила. Горящими глазами она смотрела на отца.
— Посмей только! Зарежусь или утоплюсь! — с мрачной решимостью сказала она.
Он взглянул ей в очи и понял, что она и на самом деле не отступит от задуманного. Казак помрачнел и отошёл от дочери.
— Езжай тогда немедля с моего двора, чтобы разговора обо мне не было! — сурово отступился он от дочери. Казак распахнул ворота, и Варварка выехала со двора.
Казачка добилась своего и тёмной ночью привезла в Магнитную фельдшера. Осмотрев учителя, он признал его состояние тяжёлым. С этого часа Варварка дни и ночи не отходила от постели Кирика Леонидовича. Каждое утро мы с Митяшкой бежали к школе узнать новости. Варварушка выходила к нам и, стоя за оградой, которая отделяла школьный участок от станичной улицы, внимательно оглядывая нас, спрашивала:
— Ну, как здоровы? Не набаловали сильно? Не докучаете бабушке Дарье?
Под её глазами синели тёмные круги, лицо похудело, вид у неё был придавленный. Много ночей не доспала она, тревоги и заботы придавили казачку. Не было прежнего беззаботного смеха и блеска в её взоре.
— Ну, как там Кирик Леонидович поправляется ли? — деловито осведомлялся Митяшка: — Выдюжит поди!
— Как будто страшное минуло! — спокойным голосом отозвалась казачка.
Ободрённые мы убежали.
— Скажи на милость, такого человека не стоило беречь, а вот жалко! — рассуждал Митяшка. — Ох, и доброе сердце у Варварки! Как ей жить с таким сердцем?
В смышлёных глазах мальчугана светилась забота. Мне тоже было жаль Варварку. Непонятно было её отношение к учителю и тот запрет, которым ограждали казачьи порядки вторжение в его жизнь этой сердечной и доброй женщины. Когда я обращался к старшим, то дед отмалчивался или односложно ронял:
— Не нам судить Варварку!
Казаки на мой вопрос двусмысленно посмеивались. Это оскорбляло моё чувство к Варварке. Её чистая забота, не считаясь ни с чем, желание спасти человека должны были вызвать в окружающих уважение, но по станице поползли грязные сплетни.
— Погоди вот вернётся Степан-ко, он за это ей косы расчешет: — грозились они.